Ё!

Новый Год встре­ти­ли в Аль-Гарве ве­се­ло – с ежи­ком. Ма­лень­кое чудо вы­бе­жа­ло из ку­стов и да­лось нам в руки. Игол­ки не ко­ло­лись. Серд­це улы­ба­лось. Оста­ет­ся пред­по­ло­жить, что вы­бе­жа­ло оно из ку­стов под вре­до­нос­ным вли­я­ни­ем вет­ро­пар­ка, на­хо­дя­ще­го­ся в ки­ло­мет­рах со­ро­ка: «там такая виб­ра­ция, что чер­вя­ки на­верх вы­ле­за­ют, не го­во­ря уже про вся­ких кро­тов». Хо­ро­шо, что нам все объ­яс­ни­ли, а вот несчаст­ные пор­ту­галь­цы так и ма­ют­ся в тем­ном сор­ти­ре неве­де­ния. И по­то­му у них, убо­гих, воз­об­нов­ля­е­мые ис­точ­ни­ки энер­гии (гидро, ветро, сол­неч­ные, гео­тер­маль­ные и при­лив­ные) от­ве­ча­ют за 45% про­цен­тов энер­ге­ти­че­ско­го пи­ро­га, а вет­ря­ки дают 15% от всей ге­не­ра­ции, что ста­ти­сти­че­ски ста­вит их на вто­рое место в мире по роли вет­ря­ной энер­гии – после Дании! Боже, храни несчаст­ных, го­то­вых от­ка­зать­ся от труп­ной энер­гии ис­ко­па­е­мо­го топ­ли­ва! Так и прял­ку сан­са­ры оста­но­вить можно, и скан­ди­нав­ское де­ре­во уг­ле­во­до­род­ной жизни – Иг­гд­рас­иль – под­ру­бить под ко­рень.

Но речь не об этом. Ежик по-ан­глий­ски – hedgehog, что со­звуч­но groundhog – тому са­мо­му сурку, вос­пе­то­му вбес­смерт­ной ленте с уча­сти­ем Билла Мюр­рей и Энди Мак­Дау­элл (The Groundhog Day, в рус­ском про­ка­те «День сурка»). Се­год­ня зна­ме­ни­тый сурок Phil был раз­бу­жен и из­вле­чен из теп­лой ство­ло­об­раз­ной норки (сам вы­хо­дить от­ка­зал­ся ввиду про­нес­ше­го­ся над Пен­силь­ва­ни­ей ле­дя­но­го дождя). День на Пен­силь­ван­щине вы­дал­ся  пас­мур­ным, и сурок соб­ствен­ной тени не узрел к пущей ра­до­сти со­брав­ших­ся. От­сут­ствие тени яв­ля­ет­ся вер­ным при­зна­ком неот­вра­ти­мо­го на­ступ­ле­ния ско­рой и ран­ней весны. «Ак­три­са весна после дол­гой бо­лез­ни снова на сцене…» – за­мур­лы­ка­ло в серд­це. «Ура! – на­пи­са­ли мне из Пен­силь­ва­нии, – хоть что-то при­ят­ное на го­ри­зон­те за­теп­ли­лось! До­ста­точ­но нам все­воз­мож­ных по­год­ных ка­та­клиз­мов! Се­год­ня с утра был про­сто сплош­ной каток: на ма­ши­нах и на всех-всех по­верх­но­стях слой льда в сан­ти­метр. На “фолькс­ва­гине” лоп­ну­ло ло­бо­вое стек­ло – ви­ди­мо был какой-то удар ка­меш­ком неза­мет­ный, а ото льда оно и трес­ну­ло, когда он вклю­чил обо­грев стек­ла из­нут­ри. Так что те­перь надо ме­нять. Но мы хотя бы со све­том, а ты­ся­чи людей сидят без света и тепла из-за об­ле­де­не­ния».

Знаем, было у нас такое. Си­де­ли без света об­ле­де­нев­шие, и еще не раз, боюсь, будем си­деть – об­ле­де­нев­шие или уго­рев­шие. Такой вот Climate Change на­сту­пил, ко­то­рый неко­то­рые несо­зна­тель­ные граж­дане  про­дол­жа­ют от­ри­цать вме­сто того, чтобы адап­ти­ро­вать­ся. Се­год­ня утром все по­лу­чен­ные имей­лы были так или иначе свя­за­ны с по­го­дой. Про­сто опе­ра­тив­ный штаб Гид­ро­мет­цен­тра какой-то, а не «утро по­ме­щи­ка». Еще одна зна­ко­мая, ко­то­рой низ­кий по­клон, ру­ли­ла из Ил­ли­ной­са в Дет­ройт, но за­стря­ла на но­чев­ку в по­гре­бен­ном под сне­гом Чи­ка­го, о чем при­сла­ла фо­то­ре­пор­таж. Пе­ре­зи­мо­вав как-то в скан­ди­на­ви­зи­ро­ван­ной Мин­не­со­те, где де­ре­вен­ские жи­те­ли со­хра­ни­ли швед­скую пе­сен­ную ин­то­на­цию в своем гну­со­ва­том диа­лек­те, я стал боль­шим по­клон­ни­ком Сред­не­го За­па­да, но в Чи­ка­го бы­вать не до­ве­лось. Го­во­рят, весь­ма ев­ро­пей­ский город. Когда экра­ни­зи­ро­ва­ли куль­то­вый для меня роман Ника Хорн­би «High Fidelity», Лон­дон в ки­но­лен­те за­ме­ни­ли не Сан-Фран­цис­ко, не Бо­сто­ном, а имен­но Чи­ка­го.

Неиз­беж­ность при­хо­да весны на­ве­я­ла мысли о том, как стран­ный и непол­но­цен­ный месяц фев­раль ко­ро­та­ют раз­ные на­ро­ды. У ис­ланд­цев, на­при­мер, фев­раль ча­стич­но со­от­вет­ству­ет язы­че­ско­му ме­ся­цу Торри, ко­то­рый на­чи­на­ет­ся на три­на­дца­той неде­ле зимы – по лун­но­му, ра­зу­ме­ет­ся, ка­лен­да­рю. В это время со­вер­ша­ет­ся при­но­ше­ние то ли са­мо­му Гро­мо­верж­цу Тору, то ли Торри – богу, пер­со­ни­фи­ци­ру­ю­ще­му зиму и снег, в форме Тор­раб­лот – по­гло­ще­ния ко­лос­саль­ных объ­е­мов остро пах­ну­щей (в том числе ам­ми­а­ком) пищи. Среди яств – ове­чьи яйца, кро­вя­ные кол­бас­ки, рас­пи­лен­ная по­по­лам ове­чья го­ло­ва с мел­ки­ми зу­ба­ми и щу­ря­щим­ся мут­ным гла­зом (и это на вас смот­рит с та­рел­ки — пред­став­ля­е­те?), на­ко­нец, фер­мен­ти­зи­ро­ван­ная или по­про­сту тух­лая акула, ко­то­рая и ис­то­ща­ет неж­ные флю­и­ды ам­ми­а­ка.  Как шутит  Хиль­дибран­дур – фер­мер, за­го­тав­ли­ва­ю­щий зна­чи­тель­ные объ­е­мы этого про­дук­та для ис­ланд­ских сто­лов: «Ку­шай­те, гости до­ро­гие, я на Ваше ку­ша­нье сам лично толь­ко что по­пи­сал». Не все по­ни­ма­ют шутку, уж боль­но ре­а­ли­стич­но от­да­ет  упо­мя­ну­тым ранее сор­ти­ром.

Та самая гренландская акула, из которой готовят пахучее яство. Весит тонны три.

Ни­ка­ко­го из­вра­щен­но­го вле­че­ния к под­гнив­шей пище у ис­ланд­цев, впро­чем, нет. Про­сто рань­ше на ост­ро­ве не умели вы­ва­ри­вать соль, а зимы и сей­час недо­ста­точ­но су­ро­вые, чтобы мо­ро­зить про­дук­ты в по­гре­бах, вот и сфор­ми­ро­ва­лась прак­ти­ка за­го­тов­ки при­па­сов в кис­ло­мо­лоч­ном рас­тво­ре. А может еще рань­ше это было, ведь ви­кин­ги перли с собой на ла­дьях тоже какую-то кисло-мо­че­ную тух­ля­ти­ну в боч­ках. Во вто­рой по­ло­вине зимы срок год­но­сти таких при­па­сов ис­те­кал, и их надо было уни­что­жать, воз­дав хвалы то ли Тору, то ли Торри. После при­ня­тия хри­сти­ан­ства Тор­раб­лот во­об­ще от­ме­ни­ли, и лишь в конце XIX века пат­ри­о­ти­че­ски на­стро­ен­ная ис­ланд­ская ин­тел­ли­ген­ция, про­жи­вав­шая (есте­ствен­но!) в Ко­пен­га­гене, ре­ши­ла этот празд­ник воз­ро­дить. Се­год­ня þorrablót иг­ра­ет на ост­ро­ве важ­ную функ­цию: он поз­во­ля­ет ко­вар­ным ост­ро­ви­тя­нам, к ам­ми­ач­ным яст­вам в боль­шин­стве своем от­но­ся­щим­ся с хо­лод­ком, вдо­воль по­из­де­вать­ся над ино­стран­ца­ми, на­би­ва­ю­щим ими жи­во­ты – то ли по на­ив­но­сти, то ли из чув­ства лож­ной при­зна­тель­но­сти хо­зя­е­вам. Слово “blót” в на­зва­нии празд­ни­ка, кста­ти, близ­ко по смыс­лу со­вре­мен­но­му ан­глий­ско­му “bloat, bloated” – ку­шать от пуза так, что «пучит не по-дет­ски». Так что не го­во­ри­те, что Вас не пре­ду­пре­жда­ли.

А те­перь вер­нем­ся к нашим ежи­кам: в древ­нем Риме 2 фев­ра­ля от­ме­чал­ся День Ежа. По­след­ний фор­ми­ро­вал про­гноз по­го­ды тем же спо­со­бом, что Сурок Фил – уви­дев (или не уви­дев) соб­ствен­ную тень. У дру­гих ев­ро­пей­цев ежика за­ме­ни­ли раз­лич­ные иные зимне-спя­щие – от мед­ве­дей (рис­ко­ван­ная, со­гла­си­тесь, идея – раз­бу­дить ги­бер­ни­ру­ю­ще­го мед­ве­дя, чтобы по­лу­чить от него про­гноз по­го­ды!) до бар­су­ков. В Гер­ма­нии, от­ку­да и при­бы­ла на Пен­силь­ван­щи­ну  боль­шая часть пе­ре­се­лен­цев, по­го­ду пред­ска­зы­ва­ли как раз бар­су­ки. А на новой ро­дине за от­сут­стви­ем бар­су­ков немцы стали устра­и­вать по­буд­ки сур­кам. Но го­ло­вой всему остал­ся все-таки тот самый милый ежик, с ко­то­ро­го так удач­но и на­чал­ся мой год. Хо­ро­шей всем по­го­ды!