Года четыре назад наблюдал зимние беспорядки в Рейкьявике: мальчишки в балаклавах (лыжных масках) мутузили битами по нерушимой витрине обанкротившегося банка. Потом в открытом пикапе прибыли ребята из «Víkingasveitin» (исландского ОМОНа) — тоже в касках, масках, при колбасках. «ОМОН» здесь местный, а не из другого города, дубинами никого не лупит, да и насчитает не более 40 человек. Но выглядят они все равно жутковато. Противостояние с «ОМОНом» закончилось штурмом исландского центрабанка силами восставших «маскированных» студентов. Они проникли в предбанник между внешней битостойкой дверью и внутренней — еще более битостойкой. Дальше протиснуться им не удалось, но и выходить оттуда они наотрез отказались. А может, внешнюю дверь заблокировала программа, поймав нарушителей в мышеловку. После нескольких часов ожесточенного «противосидения» полиция пустила в предбанник слезоточивый газ; один юноша, наглотавшись, обратился в больницу, немедленно став героем «балаклававой революции».

У дверей парламента: Кидайте в меня яйцами, но не тыкайте пальцами!

Той же зимой на главной площади Рейкьявика проходили смешанные протесты радикалов в масках и представителей «старой школы» – обремененных жизненным опытом хипанов в седых кудрях и без масок. У двери парламента, и без того служащего отхожим местом для подгулявших рейкьявикчан, стоял тростникового вида юноша с плакатом: «Кидайте в меня яйца: я во всем виноват». Этим широким жестом самопожертвования он провоцировал горожан метать яйцами в дверь храма демократии. Из-за двери периодически выходил озабоченный завхоз и сосредоточенно протирал стекла. Метание на время протирки прекращалось.

Затем под одобрительные возгласы толпы еще один юный протестант взгромоздился на постамент статуи Йона Сигюрдссона, героя борьбы за исландскую независимость, чтобы повязать ему на шею палестинский платок – так называемую «арафатку». Толпа что-то одобрительно скандировала про то, как министры-капиталисты обанкротили остров, превратив его в Североатлантическую Палестину. Четкой связи я не уловил, но вообще заметил, что слово «Палестина» охотно применяется разного рода метателями, прячущими лицо под платками и лыжными масками. К палестинскому вопросу это, разумеется, никакого отношения не имеет. Просто понятная и доступная идея: надень маску и твори, что хочешь, снял – и снова мирный гражданин. Обезличенное маской зло – идеальный для экспорта продукт в нашем отупевшем мире: никакого тебе гандизма, просто и доступно, как в телевизоре. Об этом увлеченно дискутировал пожилой исландский демонстрант с улыбчивым полицмейстером, в котором я узнал дирижера исландского полицейского хора. На это хор я наткнулся однажды летом – еще до исландского кризиса – во дворе питерской Капеллы. Увидев сразу столько исландских полицейских в одном месте (для них к тому же иностранном), я, встревожившись, начал лихорадочно вспоминать, заплатил ли последний штраф за парковку в Исландии. Не иначе, как их всех за мною прислали… Интересно, а кто в это время остался обеспечивать закон и порядок на улицах Рейкьявика?

Исландский полицейский хор во дворе питерской Капеллы, 23 мая 2006 года. Почему-то мне сложно представить себе выступление питерского полицейского хора в Рейкьявике, даже исполняющего главный хит «Милицейской волны» — «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла»

В Рейкьявике полицейских на акции было аж четверо. Двое помогали грузным мамашам с колясками протиснуться поближе к митингу, один что-то советовал метателям яиц – думаю, как правильно целиться, а вышеупомянутый старший полицейский чин увлеченно «перетерал» с пожилым исландским «зюганом»: «Вот мы, Йон, протестовали раньше без всяких масок, а эти нынешние взяли моду»… И то верно, только маски в Рейкьявике – не дань безопасности или обезличенности протеста, а способ сконцентрироваться на протесте, не растеряв в пути праведного гнева с первым встречным-поперечным. Маска действует примерно также, как исландские неписаные правила, регламентирующие действия при нечаянной встрече знакомого во время обеденного перерыва: узрев приближение такого знакомого, исландец немедленно кидается изучать первую попавшуюся витрину. Если этого не сделать, придется начать разговор, до обеда так и не дойдешь, потом сиди в офисе весь день голодный. Это такой же факт как то, что пожилой «зюган», заболтавшись со школьным другом полицмейстером, забыл, что пришел на митинг.

Следующей зимой – уже после свержения министров-капиталистов в Исландии – я стал свидетелем следующей волны протестов. На этот раз выпало много снега, поэтому вместо яиц метали снежки, что кризису было весьма созвучно. Протестанты, избалованные вниманием международных СМИ, активно призывали иностранцев вливаться в их ряды. Моим туристам выдали по кастрюле, чтоб те погремели вместе с негодующей исландской общественностью. Выброшенные новогодние елки воткнули в сугробы, на них развесили каких-то пупсиков с плакатами и фотки обанкротивших остров банкиров. Типа: страна должна знать своих героев. Вокруг парламента кружила колона джипов с привязанными к ним ложками-поварешками и кастрюлями, звонко громыхавшими об асфальт. Было снежно, шумно и весело: «поварёжковая революция» мне понравилась куда больше «балаклавовой» и «арафатковой». Хотя последние две тоже дали положительные всходы, посеяв среди юных островитян моду на головные уборы: меньше застуженных ушей – меньше убытков национальной системе здравоохранения, и без того по швам трещащей.

Работодатели пришли!

Как бывалый протестант, я не мог не сходить на Болотную. Типа: как она – наша «норковая» – по сравнению с вашей «лопапейсовой»? Лопапейса – исландский свитер из грубой шерсти. Ее активно используют молодые исландские революционеры народнического толка. Итак, вот мои наблюдения. Первое: мы прикольнее исландцев в том, что касается плакатов, прикидов, идей, затей, но менее креативны в самой организации протеста. Второе – ожидал увидеть «золотую ай-падовую молодежь», но увидел больше людей зрелых. Даже «кричалок» никто кричать не хотел, кроме юных националистов (вот они как раз были малолетнего возраста и тяготели к маскам, как их исландские сверстники). Наорались все, видать, из-под палки в комсомольской юности. Третье: поразили лозунги националистов. Как прикажите понимать, например, «русский – значит трезвый»? Вот, к примеру, если я трезвый – значит русский, а если выпил, то попрошу меня считать исландцем? Или финном: я, типа, не русский, взятки с меня гладки. С трибуны какой-то дядька поведал, что по дороге на митинг «дал в рожу бомжу, который позорит Россию» (извините, если неточно цитирую). Нет, я понимаю, если бы он сказал, как заговор террористов раскрыл, а то ударил замерзающего бомжа. Тоже мне Алеша Попович нашелся…

Четвертое: послушал, что говорили умники на митинге и после него. В памяти всплыло из школьной программы: «страшно далеки они были от народа»… Суть разговоров: мы – люди свободные, сами пришли, а вот их – «быдло» – навезли автобусами. Простите, кто это – мы, кто – они, а главное – кто «быдло»? Отвратительная сословная спесь – первородный грех России. Пока люди делят всех на своих и чужих, людей нашего и ненашего круга, противопоставляя себя «быдлу» и «гопоте», ничего здесь не получится. И не только потому, «что имя им – гопники, имя им – легион» (как пел Майк Науменко), а умных – горстка, но и потому что те, кто живет в ста км от Москвы, не марсиане, а такие же граждане, как возмущенные москвичи. Это понимали разные там народники, толстовцы и прочие реформаторы. Проще надо быть, господа (читай: поближе к исландским баранам) – и к вам потянутся люди. И сплоченнее – как, извините, исландцы, успешно противостоящие требованиям Англии и Нидерландов вернуть долги этих самых обанкротившихся банков (по 17 тысяч долларов, если не ошибаюсь, на душу). А также беззаботнее и прокреативнее: через 9 месяцев после финансового распада 2007 года Исландия зарегистрировала рекордный за сто лет прирост рождаемости – потеряв работу, люди быстро сориентировались, чем заняться!

Ну и последнее наблюдение, к протестам отношения не имеющее: начиная с выхода из метро, все что-то ежеминутно щелкали на камеры, фотики и телефоны. Я тоже снимал. Снимал и думал: мир теряет вкус, просачивается сквозь пальцы, и чем более однородным и тягомотным он становится, тем больше все стремятся запечатлеть эту ускользающую империю «на цифру». То, чего скоро не станет, пишет нашими руками свой цифровой портрет. Интересно – для кого?

Исландский полицейский хор во дворе питерской Капеллы, 23 мая 2006 года

Winter of Our Discontent