Предлагаю Вашему вниманию новую главу перевода полюбившейся мне книги по истории Португалии. Вступление и первую главу можно прочитать здесь.
Глава II
Рим на берегах Атлантики
При въезде в деревню Альмусажем в сорока минутах от Лиссабона справа от дороги видны развалины дома. Над участком возведен навес из рифленого металлического листа, а мозаичный пол временно накрыт землей, защищающей его от соленых ветров с Атлантики. Этот дом – самая западная точка Римской империи. Он возвышается над пастбищем с полевыми травами, которое изобилует уникальными для данного региона дикими лилиями. Узкая тропинка ведет вниз к бухточке с пещерами и гротами, пробитыми незатихающими океанскими волнами. Вначале первого века нашей эры здесь побывала группа римских «туристов», которым посчастливилось понаблюдать в гротах танец морских нимф и богинь. Их так взволновало это зрелище, что они написали императору Тиберию письмо (которое по сей день хранится в Коллекции Гамильтона в Государственном архиве в Эдинбурге) с описанием своих приключений и наняли гонца, чтобы доставить его в Рим.
У римлян ушло 200 лет незатихающих боевых действий на усмирение территории, которую они назвали Лузитанией. Границы Лузитании ненамного выходили за пределы сегодняшней Португалии. Потом римляне стали мирно наслаждаться тем, что досталось им в тяжелой борьбе. По мере того, как слухи о прелестях Лузитании расползались по империи, сюда прибывали и селились итальянцы, пополняя ряды тех из своих соотечественников, кто добровольно согласился остаться в Лузитании после окончания воинской службы. Не сохранилось записей о числе таких переселенцев, но существующие археологические свидетельства не позволяют усомниться в том, что их было множество. Сегодня фермеры пашут землю плугами, которые врываются в землю гораздо глубже, чем раньше; для них вовсе не редкость извлечь из земли куски мозаики и камни с надписями и орнаментами. Они, как правило, выбрасывают такие находки за пределы своего поля или вмуровывают их в стены.
При выполнении дорожных работ или иных инфраструктурных проектов нередко открываются руины вилл, храмов и поселений. Из-за них не раз приходилось менять траектории шоссе. В последние годы велись раскопки четырнадцати крупных объектов римского периода. Мосты, построенные римлянами, – в том числе мост по дороге из Синтры в Мафру, – по-прежнему используются, равно как и двухэтажные римские постройки. Приходская церковь в Эжитанье, которая сегодня называется Идалья-Велья, стоит на дороге, построенной римлянами из Мериды в Визеу, и представляет собою перестроенный римский храм.
В местечке Торре да Пальма на севере провинции Алентежу на старой римской дороге, ведущей на восток в Лиссабон, археологи из Луисвильского Университета США в 1947 году раскопали прекрасно сохранившуюся мраморную мозаику, на которой изображены музы. Эта мозаика – один из лучших образцов, обнаруженных на западе Римской Империи. Американцы оставались на площадке целых двадцать восемь лет, ведя раскопки, которые позволили реконструировать устройство быта маленького городка в Римской Лузитании: жилые кварталы с домами итальянцев, квартал для их лузитанских слуг и рабов, «промышленная зона» с мастерскими и складами.
На юге провинции Алентежу в местечке Санта Кукуфатэ находится прекрасно сохранившийся особняк богатого римлянина. Времени оказалась неподвластна большая часть его стен, дверных арок и резных колон. Первый владелец отстроил этот особняк настолько основательно, что на протяжении последующей полторы тысячи лет он непрерывно использовался в качестве жилья. На площади в столице Алентежу – городе Эвора – возвышается колоннада римского храма. В местечке Мильреу рядом с Фару, столицей Альгарве, сохранились колонны, стены и мозаики гораздо более крупного храма, который, как считается, служил важным центром паломничества. В Лиссабоне прекрасно сохранился огромный римский театр, раскопки которого полностью не завершены из соображений экономии. В Конинбриге – римском курортном городке к югу от Коимбры, обширные раскопки открыли взору посетителей значительную часть римского города и позволили собрать крупнейшую музейную коллекцию различной утвари и украшений.
Но царицей всех археологических сокровищ является Мерида. Основанная римским императором Августом как столица Лузитании, она находится в Испании в непосредственной близости от границы с Португалией. К городу ведет мост с шестьюдесятью пролетами, переброшенный через реку Гвадиана в 25 году нашей эры. Здесь перед нами предстает самое впечатляющее из свидетельств могущества Римской Империи в Западной Европе, которое затмевает и Арль и Ним во Франции, и Веруламий в Англии. На арене на пятнадцать тысяч мест когда-то сражались с дикими зверьми и друг с другом гладиаторы. Арена была сконструирована таким образом, что ее можно было заполнять водой и разыгрывать потешные морские бои между враждующими флотилиями миниатюрных галер – римских и карфагенских. Римский театр в Мериде, рассчитанный на 6000 мест и построенный 2000 лет назад, по-прежнему используется по назначению. Над его огромным пространством высятся статуи богов и веранда для прогулок. На тот момент, когда я пишу эти строки, среди прочего идет реставрация трехэтажного Храма Дианы. Тротуары ведут мимо лавок: пекарни, ювелирной – и дальше – к руинам особняков. Музей римских экспонатов Мериды уникален по содержанию экспозиций, которые посвящены, например, устройству пекарни, а также по представительности коллекций мозаики, скульптуры и ювелирных украшений.
Но как бы ни были уникальны археологические находки, вовсе не они составляют основу римского наследия. Нигде больше на берегах Атлантики – кроме Галисии, испанской провинции, граничащей с Португалией на севере – вы не найдете такой распространенности латинских влияний. Римляне составляют значительную часть генофонда предков современных португальцев, равную, пожалуй, лишь доле их кельтских праотцов. Португальский язык – как и галисийский, от которого он и происходит и на который он больше всего похож – остается более верным римской латыни, чем любой другой язык мира.
Такие деревушки, как Альмусажем, которые многие португальцы считают сердцем страны, построены по римской модели: в центре располагается форум, где мужчины собираются группами и ведут беседы и где проводятся ярмарки, вокруг форума – храм (церковь), школа, кафе и спортзал, который в наши дни располагается в здании Добровольной пожарной бригады.
Португальское законодательство основано на римском праве. И это связано с иными причинами, чем в других европейских странах, которые приняли римскую модель вместе с Кодексом Наполеона в начале XIX века. На протяжении уже 2000 лет португальцы последовательно отдают предпочтение римской правовой системе. Попытка визиготов из Германии установить тевтонское право в обмен за то, что они приняли римский католицизм, привела к восстанию местного населения, которое открыло двери вторжению мавров и установлению ими контроля над страной. После изгнания мавров отцы-основатели новой Португалии снова провозгласили римское право.
Португалия – одна из первых европейских стран, куда пришло христианство. В Западной Европе Португалия остается второй после Ирландии страной по численности католиков: большинство других европейских атлантических стран на протяжении многих веков придерживалось сурового протестантизма. Римская архитектура оказала влияние на архитектуру многих из красивейших церквей в стране. Римское гастрономическое влияние можно найти, например, в рецепте утки, приготовленной с апельсинами или оливками, либо в рецепте блюда «кузида а пуртугеза», которое представляет собою потроха, отваренные с капустой. Когда-то оно служило штатным пайком римского легионера. В адаптированной форме этим блюдом позднее кормили африканских рабов на борту португальских судов, направляющихся в Америку, а само блюдо эволюционировало в «soul food» [1] . Аналогичным образом именно римляне научили португальцев жарить рыбу в яичном тесте – темпуре. Этот рецепт португальцы позднее привезли с собой в Японию. Римляне показали португальцам, как сушить и хранить рыбу в соли: сохраненная таким образом треска, или бакаляу , остается национальной страстью португальского народа. Поскольку португальцы уже давно выловили всю треску в свих прибрежных водах, португальские рыбаки шли все дальше на ее поиски – вплоть до берегов Ньюфаундленда. Переговоры о вступлении Норвегии в Евросоюз потопили именно настойчивые требования португальцев и галисийцев дать им право участвовать в добыче трески в норвежских водах. Сейчас они импортируют огромное количество трески из Скандинавии и Англии.
Португальская концепция национальности отличается от тех, что приняты у соседей Португалии, так как базируется на имперской концепции Древнего Рима. Для испанцев национальность – это, по сути, родословная: при регистрации в Испании новорожденного в свидетельство о рождении заносятся три поколения его предков. Английская концепция национальности – по крайней мере, в традиционной ее форме – опирается на этничность, а именно на принадлежность к англосаксам. В этом отношении место рождения ребенка всегда играло важную роль при определении национальной принадлежности. Как и в случае с римским гражданством, ощущение себя португальцем – это состояние ума, принятие национальной культуры во всем ее разнообразии, наконец, стиль жизни. Многие из выдающихся римских граждан были вовсе не итальянцами: Сенека и Гадриан, например, происходили из Южной Иберии; нога первого вообще никогда не ступала в имперской столице. Португальцы издавна гордятся сравнительным отсутствием расовой дискриминации в их обществе, а также давней традицией смешанных браков с индийцами, африканцами и китайцами, а также с англичанами и с немцами. Нередко бывает так, что именно супруг или супруга иностранного происхождения, независимо от пола, интегрируется в португальское общество, а не наоборот.
С первых дней присутствия португальцев в Индии – в противоположность последующей английской политике строгой расовой изоляции – их всячески побуждали вступать в связь – в том числе интимную – с местными женщинами. Там, где такие отношения не приводили к законному браку, что случалось нередко, имперское правительство предписывало португальским мужчинам под страхом наказания признать детей, родившихся в результате таких связей, и взять на себя ответственность за их воспитание.
Сегодня португальское государство продолжает аналогичную политику. Как и в случае Римской Империи, большое количество граждан Португалии, сегодня имеющих паспорт и права гражданства – это те, чей единственный европейский предок жил в Португалии сто или более лет назад. Такие граждане никогда даже не бывали на своей европейской «родине». Это относится как к евро-китайцам в Макао и Гонг-Конге, так и к «бюргерам» Шри-Ланки, и к индийцам, многие их которых живут в Бомбее, но происходят из Гоа.
Лузитания манила к себе итальянцев своим золотом. Плиний Старший, который служил Прокуратором Лузитании с 70 по 75 год нашей эры, описывал месторождение золота, тянущееся через Лузитанию и Галисию до Аустуриаса, как «крупнейшее в мире» («мир» на тот момент был всего лишь в пару раз больше Европы). Плиний указывал на то, что решением старого Сената об охране этих месторождений золотодобывающим предприятиям в Иберии запрещалось нанимать больше 5 000 горняков на пласт. Он оценивал добычу золота в шахтах Западной Иберии после снятия этого ограничения на уровне 3 200 000 унций в год. Запасы золота в Португалии настолько велики, что шахта Жалис на северо-востоке недалеко от Вилы Реал, разработку которой начали еще римляне, закрылась только в 1992 году. До этого момента в шахте ежегодно добывалось свыше 100 000 унций золота и в два с лишним раза больше серебра. По оценкам геологов в золотой жиле содержатся запасы на еще один миллиард долларов, но при нынешних технологиях стоимость их добычи слишком высока.
Плинию была отвратительна алчность его итальянских собратьев к золоту, а также то, на какие крайности они готовы были пойти, чтобы овладеть им. Вот как он описывает метод добычи золота, в то время применявшийся в Северной Португалии: «При свете лампад в склоне горы прорываются длинные туннели. Рабочие трудятся долгими сменами, которые измеряются горением светильников, при этом многие из них месяцами не видят дневного света. Своды таких туннелей легко проламываются под тяжестью породы, погребая под собою горняков. В сравнении с такой работой более безопасным представляется ныряние на дно океана за жемчугом или багрянкой. Какой опасной мы сделали землю!»
Еще одним методом были открытые горные работы. Один из «шрамов», оставленных римлянами в Северной Португалии после применения этого метода на протяжении 200 лет, имеет длину в 350 метров, ширину в 110 метров и глубину в 100 метров. Здесь трудилось свыше 2 000 горняков. Вот как описывает этот метод Плиний: «Земля разбивается посредством металлических клиньев и молотилок. Самой твердой считается смесь глины и гравия. Тверже ее, пожалуй, только жадность до золота, которая нередко оказывается упрямее любых горных пород».
В конце концов, после того, как горняки снова и снова атаковали склон горы, открывалась трещина. «Криком или жестом – писал Плиний, – дозорный приказывал отозвать горняков и сам бежал подальше от своего наблюдательного пункта. И вот поверженная гора валится набок с невообразимым грохотом, который сопровождается немыслимым порывом ветра. Подобно взявшим город героям горняки взирают на свой триумф над природой».
Комья глины и гранита затем дробили на более мелкие куски. Потом открывали шлюзы резервуаров, специально построенных наверху в горах. Потоки воды устремлялись вниз по крутым каналам. Чтобы пробить такие каналы, рабочих спускали с горных вершин на веревках. «Со стороны это напоминало деятельность даже не странных животных, а скорее птиц», – отмечает Плиний. «Большинство из рабочих болталось в подвешенном состоянии, измеряя уровни высоты или намечая, где пройдет такой канал. Вот так человек ведет за собой речные потоки там, где ему и ногу поставить некуда». В потоках воды иногда – крайне редко – открывались самородки весом до 3 000 унций. В любом случае, потоки смывали фрагменты глины и гравия вниз по пролетам ступеней, вырубленных в камне горняками. Такие ступени покрывали кустами утесника, которые задерживали крупинки золота. Утесник затем сушили и сжигали, а из его пепла выделяли золото.
Римская технология горного дела была настолько продвинутой, что сотни лет спустя – после завоеваний, потрясших Португалию – пришлось закрыть многие шахты, так как больше никто не знал, каким образом римлянам удавалось откачивать из них воду, делая их достаточно сухими для непрерывной добычи. Только в девятнадцатом веке был заново найден успешный метод.
К югу от реки Тежу, в провинции Алентежу, римляне вступили во владение шахтами для добычи меди, серебра, олова и железа, которые эксплуатировали еще карфагеняне, поставив добычу на еще более широкую ногу. Были также найдены крупные запасы белого свинца – ценной добавки к железу, которая делает сплавы нержавеющими. Два наиболее значительных месторождения меди находятся в Сан Домингуш, открытую добычу в котором вплоть до шестидесятых годов прошлого века вела британская фирма, и в Альжуштрел, где по-прежнему ведется добыча в римских шахтах, многие из которых глубже 200 метров.
Все золотые шахты на севере принадлежали государству и эксплуатировались им. В Алентежу концессии продавались частным предпринимателями и группам горняков. По приобретении такой концессии им отводилось двадцать пять дней на то, чтобы начать добычу: иначе шахта снова возвращалась государству. Руда и металлы перед продажей облагались высокими налогами. Дороги и доки по реке Гвадине охранялись и патрулировались римскими солдатами, чтобы не допустить контрабанды. Вероятно, некоторым удавалось тайно вывезти металл под покровом ночи, но тех, кого ловили, ждали суровые наказаниями в виде исправительных работ.
Хотя добыча полезных ископаемых и была самым выгодным видом деятельности, она сосредоточилась лишь в считанных районах на севере и на юге. В целом же по Португалии самым важным вкладом римлян в лузитанский быт стало внедрение новых сельскохозяйственных технологий. Здесь уже выращивали оливки, виноград и злаки, но в очень ограниченных масштабах. Итальянские мигранты привезли с собой более совершенные сорта растений. Они занялись скупкой маленьких земельных наделов, из которых они составляли крупные земельные угодья – некоторые площадью свыше 2 000 гектар.
Пшеница, фрукты (которые хранили в мёде либо сушили) и трава эспарто (из которой плели веревки и паруса) экспортировались в Бельгию, Голландию и Англию, а также в Италию. Премиальные сорта лузитанский оливковых масел считались лучшими в империи и продавались в Риме по самым высоким ценам.
В конце восьмого десятилетия новой эры в римской империи скопись большие запасы непроданных вин: наподобие «озер» европейских вин в конце двадцатого века. В Лузитании по указу императора Домитиана виноградники, разбитые на землях, пригодных для выращивания других культур – например, хлебных злаков – подлежали уничтожению. По его приказу производство вина сократилось вдвое. Это, вероятно, имело то последствие, что производители сосредоточились на улучшении качества вин, и начал процветать экспорт элитных португальских вин. Почти 2 000 лет спустя вина, производимые на виноградниках, разбитых римлянами к югу от реки Тежу, экспортируются и продаются в Италии – в том числе 3 500 000 бутылок в год вина «Lancer’s Rosé» с винодельни Жозе Марии да Фонсека в Азейтао.
К 212 году нашей эры, благодаря многим поколениям межрассовых браков, была достигнута высокая степень гомогенности населения. В этом году император Каракалла принял указ, согласно которому любой житель муниципального образования, кроме раба, еще не имевший римского гражданства, автоматически его получал. Такое устранение различий между иммигрантами и коренными жителями было задумано, чтобы укрепить верность последних Риму. Иронично то, что оно в конечном итоге помогло коренным жителям объединиться с иммигрантами против Рима.
Римские государственные предприятия контролировали добывающую отрасль. Крупные сельскохозяйственные угодия и предприятия находились в частной собственности преимущественно итальянцев, принадлежащих к высшему классу, которые не только не интегрировались в местное общество, но во многих случаях вообще были отсутствующими землевладельцами, проживавшими в Риме. Основная масса частных и государственных доходов отсылалась в Рим, но Риму нужно было все больше и больше средств.
О том, как Рим стал настолько ненасытным в своей алчной страсти к расточительству и богатству, что по сути сам себя разорил, потеряв волю и средства к защите от стоящих у его стен варваров, написан не один миллион слов. По мере того, как угасала мощь Рима, он требовал все больше средств от своих колоний. Там платой за становившуюся все более сомнительной привилегию римского подданства стала обязанность платить иностранной державе налоги, становившиеся непосильным грузом.
В период «Пакс Романа» муниципалитеты в Лузитании получили право преобразовываться в демократические и в значительной степени самоуправляющиеся общины. Горожане избирали из своего числа магистратов, которые управляли муниципалитетами. Они собирали налоги, при этом археологические раскопки свидетельствуют о том, что значительная часть этих налогов тратилась на общественные работы, такие как сооружение дорог, мостов, акведуков, храмов, бань и театров. По мере того, как росли потребности Рима в налогах, уменьшались суммы, потраченные на услуги населению и на улучшение инфраструктуры. Чтобы не платить налоги, люди бежали из городов. Рим издал эдикт, объявляющий подобную практику противозаконной, а беглецы из муниципальных образований преследовалась и – в случае поимки – подвергались жесточайшим наказаниям. Многие из тех, кто не имел средств заплатить налоги, продавали себя в рабство, считая его меньшим злом по сравнению с долговой ямой. Когда больше не осталось желающих баллотироваться на посты градоначальников, Рим объявил эту должность наследственной. Лузитанский сын обязан был под страхом смерти сменять лузитанского отца на посту сборщика налогов для Рима.
Стремясь покинуть Лузитанию, многие молодые люди записывались в римские иностранные легионы, и их отправляли подавлять восстания в других колониях, в том числе в Северной Африке, Галлии и Британии. Некоторые из них присоединились к армии Константина, который вышел, чтобы снять осаду Рима, но обнаружил, что его уже захватили готы.
Те итальянцы в Лузитании, которые избегали интеграции с местным населением, образовав богатую элиту, сейчас могли выжить лишь с согласия местного большинства. Два из трех легионов, содержавшихся для их защиты, были расформированы из экономии. Затем был брошен вызов власти Рима уже над самой Италией. Итальянская элита в Лузитании, не дружившая с местным населением, с тревогой узнала, что на их родину напали «варвары» из Северной Европы.
Продолжение можно читать здесь.
[1] Понятие «Soul food», как и музыка «soul», родилось в шестидесятых годах прошлого века в США, в эпоху культурной самоидентификации афро-американцев, для обозначения их традиционной пищи. Корни этой пищи, однако, значительно старше и восходят к африканским культурам и в меньшей степени к Европе. Такие распространенные элементы западноафриканской кухни, как рис, сорго и окра попали в Америку вместе с африканскими рабами. В афроамериканской кухне важное место принадлежит также местной кукурузе и маниоке, турнепсу из Марокко, и португальской капусте. Наиболее ярко «soul food» представлена в штатах американского юга [Примечание переводчика].
