Моя любимица Альда Сигмундсдоттир написала новую книгу – «Unravelled», что в рабочем варианте я перевел как «развязка». Она повествует о нелегкой судьбе несгибаемой исландки, вышедшей замуж за дипломатического (и дипломатичного) британца. Предыдущая глава лежит здесь, а самая первая глава тут.
«Так или иначе, – продолжил Бальдюр, – ты и представить себе не можешь, как я счастлив, что больше не живу в их мире. Рад, что вернулся сюда: помогать делать что-то реальное, ощутимое – как мой проект рыбных ферм. И туризм, чтоб попытаться привлечь людей в регион. Западные Фьорды – фантастическое место, только жить здесь становится все труднее и труднее. Чем больше народу отсюда уезжает, тем меньше денег тратится на инфраструктуру. Уезжают работники здравоохранения, разрушаются дороги, в результате регион покидает еще больше людей. Если ничего не сделать, чтобы повернуть этот тренд вспять, через несколько лет здесь не останется никого: как в Хорнстрандир – на крайнем западе Западных Фьордов».
«А что, Хорнстрандир действительно остался без населения?» – спросил Фрида, смущаясь собственного невежества.
Бальдюр улыбнулся – впервые с того момента, как они начали обсуждать экономическую ситуацию: «Много лет, как опустел. Когда-то это был процветающий рыбацкий край. Теперь там нет ничего: только птицы да лисицы, а летом еще множество пеших туристов».
Лицо Бальдюра зажглось эмоциями, когда он заговорил о Западных Фьордах. Фрида поняла, что он страстно любит этот край и стремиться сделать все, чтобы помочь своему региону. Но это тяжелая работа: как валун на гору катить.
«Тебе удалось познакомиться с нашим краем?» – спросил Бальдюр, когда они заканчивали работу и укладывали кисточки в полиэтиленовые мешки, чтобы их можно было использовать повторно для нанесения нового слоя краски.
«Не удалось. Кроме пикников с бабушкой и дедушкой в детстве, да вчерашней поездки на Лаутрабйарг и Рёйдасандюр, которая, кстати, была потрясающей, я мало что здесь видела. На самом деле это позор. Даже в Исафьёрдюре не была! Хотя… – тут к Фриде пришло воспоминание, – Помнится, много лет назад мы ездили в место с множеством странных скульптур – львов и всякого разного».
– Селаурдалюр.
– Человек, который создал эти статуи – наш дальний родственник, если я правильно помню. Только когда мы там были, его уже не было в живых.
– Самуэль Йоунссон.
– Да, точно. Странное было место. Скульптуры такие гротескные и не очень искусные, но что-то в них было такое, что… меня тронуло. А может дело в биографии этого человека. Насколько я помню, он никогда не бывал заграницей, но делал всяческие копии разных скульптур. Правильно?
– Да, так. Его называли «художником с детским сердцем», – Бальдюр «завелся», и глаза его снова засияли ярко и живо. – Кстати, дом отреставрировали: теперь в нем музей.
– Правда? И далеко до него?
– Нет, не очень. Если хочешь, могу тебя отвезти.
Похоже, Бальдюр предложил это, не задумываясь. Их глаза встретились. Слова повисли в воздухе – сильные, но при этом хрупкие, одновременно на что-то намекающие и безобидные. Бальдюр казался робким и немного напуганным; он улыбался неуверенной улыбкой. «Но только если ты хочешь», – добавил он.
В голове Фриды пронеслись разные мысли. Предупреждения, опасения: я не должна соглашаться, не могу согласится…
«С удовольствием», – ответила она.
***
Бальдюр сказал, что заедет в два, но приехал в десять минут третьего. Фрида сидела на крыльце, ожидая Бальдюра и наслаждаясь последним солнцем лета, которое несколько дней светило, не переставая, хотя в воздухе уже витали холода.
«Извини, задержался, – сказал Бальдюр, выпрыгнув из машины со своей фирменной улыбкой на все лицо, – на заправке была ОЧЕРЕДЬ».
Фрида удивленно подняла бровь: «ОЧЕРЕДЬ? На заправке?».
«Клянусь! Передо мною стояло целых три машины – честно! Очень странно…»
Когда они садились в голубой «Чероки», Фрида снова ощутила внезапный укол опасения. Что если увидят вместе?
«Люди не станут рядить, что мы делаем вместе?» – спросила Фрида, когда они достигли окраин деревни.
Бальдюр пожал плечами: «Мы друзья. Я везу тебя, чтобы показать Селаурдалюр. Остальное меня не колышет».
Фрида взглянула на него. Его взгляд был устремлен вперед, руки твердо держали баранку. Несмотря на раскованную манеру Бальдюра, Фрида не могла не видеть, что он в напряжении.
Как только они выехали из деревни и свернули на главную дорогу, Фрида почувствовала, как они оба расслабились. Она опустила окно и вдохнула свежий воздух. Дорога вилась через горный перевал, потом спускалась вниз по побережью фьорда. Слева от них простирался склон высокой горы, а прямо перед ними мерцала в лучах солнца безбрежная Атлантика.
– Мы могли бы пройти пешком через перевал, – сказал Бальдюр. – Тропа, по которой раньше ходили люди, сохранилась. Она отмечена пирамидками, кое-где указателями.
– Было бы здорово!
– Только на это ушло бы часов девять.
– А ягоды по дороге попадаются? В Исландии сентябрь – время сбора ягод.
Бальдюр бросил на нее взгляд, улыбнувшись: «Разумеется: тонны ягод!»
– Тогда для меня надо добавить еще пять часов: с учетом остановок на сбор ягод, – Фрида откинулась на сидение и огляделась по сторонам. – Хотела бы как-нибудь попробовать. Ходить пешком трудно?
– Не для тебя или того, кто в нормальной физической форме, – Бальдюр бросил это как бы невзначай. – Только не воображай, что сможешь пройти весь маршрут в одиночку. Ни в коем случае не выходи, не сообщив кому-нибудь, когда стартуешь и когда возвращаешься. Исландская природа непредсказуема. Даже опасна!
– То, что ты сейчас говоришь, это «официальный пресс-релиз» Исландского Совета по туризму.
– Да, извини: забыл, что не иностранку вожу по Исландии. Хотя… Ты по-своему тоже типа иностранка, – Бальдюр бросил на нее еще один взгляд, улыбнувшись. Фрида почувствовала, как внутри нее спал какой-то груз. Какой же он все-таки милый!
Они продолжили движение. Довольно скоро вдали перед ними предстало три серых здания. Подъехав, они увидели скульптуры, раскиданные как бы невпопад, но при этом в некотором подобии порядка. Бальдюр остановил джип перед зданиями, и они вышли. Фрида остановилась, позволив волне ностальгии накрыть себя с головой. Да – именно сюда они ездили с дедушкой – она, Эйиль и Лоуа.
Вот тут низковатое двухэтажное здание из бетона, которое когда-то служило домом, а теперь медленно разрушалось. Ржавчина разъела крышу из профилированного листа в единообразный рыжий цвет, а зияющие дыры – там, где раньше были окна, – смотрели как пустые и безжизненные глаза. Другое двухэтажное здание неподалеку выглядело чуть более величественным и целым: с причудливой крышей-аркой над входом, которую поддерживали две колонны из цемента. Перед домом был установлен отдельный сводчатый проем: как часть отсутствующего забора или ворот. Сводчатый проем крепился к колоннам двумя закругленными цементными балками. Здание было обнесено лесами – как будто здесь кто-то делал ремонт, но поспешно скрылся.
Между двумя зданиями было понатыкано скульптур: совершенно наивных объектов… искусства, похожих на то, что мог бы «наваять» девятилетний ребенок, владей этот ребенок навыками создания фигур из жидкого цемента. Вот фигура человека, который стоит, защищая ладонью глаза от солнца, и смотрит прямо на шесть львов, расставленных вокруг чего-то, напоминающего невысокую колонну, на вершине которой расположился резервуар с водой. Другой мужчина стоял перед тюленем, при этом голову и рот тюленя скульптор расположил под довольно двусмысленным углом, если учесть порнографические ассоциации, которые навевала скульптура. Фрида украдкой глянула на Бальдюра, размышляя, стоит ли что-то говорить, но решила помолчать. Рядом лежал другой игривый тюлень, а еще были скульптуры морского конька и лебедя.
Скульптуры были выполнены совсем примитивно. Лапы у львов – как плоские ладони с толстыми пальцами, головы тяжеловесные, а в телах ничего четко сформулированного. То же самое можно было сказать об остальных скульптурах. Ни одна из них не попала бы в респектабельную художественную галерею. В сущности, они совсем никуда не годились. Но при этом в них что-то было: что-то в той убежденности, с которой они были сделаны, что делало их уникальными.
Фрида достала фотоаппарат и начала фотографировать. «А кто занимается реставрацией?» – спросила она, обходя скульптурную композицию кругами.
«Мужик из Германии, которые приехал сюда и был очарован этими статуями. Он работает с Ассоциацией добровольцев – группой молодых людей из разных стран. Может, ты слышала об этих ребятах. Они выкладывают тропинки и тому подобное».
«Эти скульптуры такие… даже не знаю. На самом деле они мне не нравятся. Красивыми их не назовешь. Но есть в них что-то… искреннее. Как будто бы тот, кто ваял эти скульптуры, был абсолютно не связан никакими общественными нормами, он просто… отдался тому, что любил».
«Именно так и было. Хотя я до конца не уверен, насколько он не был связан никакими общественными нормами. Он написал алтарную доску для церкви в этом районе, но прихожане отвергли его работу. В ответ Самуэль построил собственную церковь, где и установил свою алтарную картину: вот там».
Бальдюр указал на третье здание – церковь, которая из всех трех сооружений была в наименее разрушенном состоянии. Как и другие здания, она была построена из бетона, с тремя окнами в каждой из сторон и с маленьким окошком высоко на фронтоне над входом в церковь. Башенка была изготовлена из двух квадратных блоков, поставленных один на другой, круглой секции с окошками, на которые был водружен перевернутый турнепс. У Фриды он ассоциировался с Красной Площадью в Москве. Крошечные окошки были обрамлены красным, верхушка шпиля – красным с белым.
«Ты хочешь сказать, что он все это построил от обиды и всем назло?»
Бальдюр пожал плечами: «Не знаю точно, что им двигало, но мне кажется немного странным, что он взял и построил собственную церковь после того, как соседи отвергли его иконостас. Похоже на: Да и валите все… не нужны вы мне! Я построю себе собственную гребанную церковь!».
Фрида засмеялась: «Скажем так: нельзя не восхищаться его дерзостью».
– Точно. Просто спрашиваешь себя, насколько он был счастлив: разосравшись со всеми соседями, ишачил, не покладая рук, в своем крошечном мирке, возводя церкви и ваяя скульптуры, которых, кроме него самого, не видел никто.
– Ясно, что непризнанный гений.
– Что-то вроде того.
Фрида ходила вокруг, фотографируя. Бальдюр молча шел по ее стопам.
«Спасибо, что притащил меня сюда», – сказала Фрида.
Их глаза встретились. Сердце Фриды забилось сильнее, она видела, что Бальдюр тоже волнуется: это проступало на его лице, которое стало неожиданно серьезным.
– Хочешь посмотреть алтарную доску, с которой все началось? – спросил Бальдюр.
– Мы сможем зайти внутрь?
– У меня есть ключ.
– Смотри-ка: парень со связями!
Фридина небрежная ремарка прозвучала не к месту: некая торжественность теперь овладела их общим настроением, как будто бы они оба осознали какое-то новое измерение в своих отношениях.
– Это одна из местных достопримечательностей. У меня есть ключи от всех.
Изнутри церковь походила скорее на выставочный зал, чем на кирху. В ней не было скамеек, а стены были украшены картинами в стиле наивной живописи. У торцевой стены стоял кустарный деревянный алтарь, над которым висели алтарные картины. На среднем полотне был изображен Христос, поднявший руки, чтобы благословить мир. Алтарные доски по бокам от центральной изображали ангелов. Картины были выполнены в том же наивном стиле, что скульптуры снаружи.
«Это и есть та самая роковая алтарная доска?» – спросил Фрида.
Бальдюр стоял прямо за ней: «Да, та самая».
– И это было недостаточно хорошо для местной деревенщины, – отметила Фрида, подойдя на шаг ближе к алтарю, чтобы изучить картины.
– Очевидно, нет. Но справедливости ради надо сказать, что у них была своя алтарная доска, выполненная для их собственной церкви.
Они бродили по помещению, рассматривая выставленные на обозрение картины и модели. Бальдюр держался близко от Фриды. Несмотря на отсутствие официальной святости в кирхе, в ней царило некое тихое умиротворение, ощутимое благоговение.
– Можешь себе представить, каково это – жить здесь в полном одиночестве, на краю света, и целыми днями творить вот такое искусство ни для кого – только для самого себя? – спросила Фрида, завершая обход выставки.
– Могу.
Ответ Бальдюра озадачил Фриду. Она ожидала, что он скажет «нет».
– В самом деле?
Бальдюр внимательно оглядел ее, его взгляд где-то далеко и одновременно рядом: «Наверное, не смог бы заниматься искусством, но точно вижу себя отшельником».
– На отшельника ты не похож.
– У тебя много предвзятых идей о том, какой я.
– Действительно – прости. Ты прав.
– Тебе никогда не хотелось просто убежать от мира?
Они говорили тихо, стоя друг напротив друга.
– А чем, ты думаешь, я здесь сейчас занимаюсь? – спросила в ответ Фрида.
Он нагнулся и поцеловал ее в губы: сначала легонько клюнул, затем более уверенно, когда почувствовал, как она откликается. Фрида приподнялась, и Бальдюр прижал ее губы к своим. Кончики их язычков встретились. Момент блаженства, но вот она оторвалась свои губы от его губ.