Средневековая литература – не «Танец с саблями». То есть с саблями, конечно, а точнее с мечами-топорами, но без хореографического изящества. Все лето мусолил английский перевод исландской «Саги о Ньяле». У саги духоподъемный зачин, но к средине повествование становится вязким. Домучал книгу только осенью.
Вот что я вынес. Сюжетные линии крепкие, но персонажей и муторных подробностей избыток. Чему есть объяснение. «Сага о Ньяле» – не художественный вымысел, а описание более ни менее реальных событий. Не матрица художественного нарратива с протагонистом, антагонистом, доганистом и помагонистом (добрым самаритянином), а хроника случайностей, ошибок и непоняток.
Сагу легко адаптировать под бандитский сериал, датируя любым периодом – хоть лихими девяностыми в России, хоть лихим десятым веком в Исландии. Спонсора экранизации найти не трудно, ибо в нарративе непропорционально важная роль отведена волосам, причесонам и прочей нательной растительности.
Первая часть (моя любимая), посвящена исландской мисс Помою-и-иду. Халльгерд Длинноногую, из-за которой, собственно, и начались разборки, сага характеризует как обладательницу самых прекрасных волос в Исландии. Красота волос Халльгерд пропорциональна пакостности ее характера и непригодности к роли супружницы.
Титульный Ньял, напротив, персонаж четырехмерной положительности. Пользуется всеобщей любовью, но страдает от отсутствия нащёчно-подбородочного растительного покрова – бороды. За что его подразнивают неблагодарные современники.
В скандинавской мифологии имеется целое брадобрейно-парикмахерское измерение. Сиф, жена Тора, славилась златыми кудрями, которые у нее во сне откромсал злодей Локи. Когда Сиф пробудилась без своей трамповской шевелюры, воплей было на весь Асгард, и карликам-кузнецам пришлось ковать для Сиф новые дреды из благородного металла. В целом понятно, откуда ноги растут у Халльгерд. А Безбородый Ньял проигрывает в сравнении с Тором, рыжую бородищу которого не могли скрыть даже его многочисленные магические трансформации.
Но вернемся к саге. Примерно к ее средине в Исландии повалили несметное кол-во викингов, так что даже валькирии замудохались таскать жмуриков в Вальхаллу на продолжение банкета. Это вполне созвучно жанру: как писал один английский классик, исландскую сагу можно изложить в двух словах: фермеры передрались. По-русски будет звучать приблизительно как «Братва, не стреляйте друг в друга».
Надо было мириться, и на очередном тинге Ньял предлагает внести за убитых плату в три раза выше обычной. Род Ньяла, сыновья которого кого-то грохнули не по понятиям, собрал нехилый общак из серебра. Примерно как у полковника МВД. На собранную на Скале Закона кучу серебра Ньял королевским жестом водрузил шелковый плащ и пару штиблет «Джорджия-Армяне». Это было щедро и эстетично.
Но не у всех пацанов нормально со вкусом. Некий Флоси – узловой участник разборки – счел щёлоковый плащик «юнисексовым». Вот как оно было: Флоси является на судилище, пересчитывает бабло, говорит: «Большая эта сумма хорошего серебра и выплачена сполна, как и следовало ожидать».
Затем он берет шелковую накидку и как бы невзначай интересуется, кто ее пожертвовал. Никто не отвечает. Флоси снова машет прикидом, скабрёзно поХоХаТы-вает, вопрошая: «Чья туфля?». Никто не колится. В третий раз Флоси спрашивает, кому принадлежит сие странное одеяние и почему никто не отважится ему в этом признаться.
Скарпхедин, сын Ньяла, парирует встречным вопросом: «А ты сам как думаешь, кто мог положить такой богатый подарок?».
«Думается мне, – отвечает Флоси, – что сделать это мог только твой батон, которого братва кличет Безбородым, потому что по внешности его не скажешь, мужик он или баба».
На что Скарпхедин: «Западло так говорить о пожилом человеке, которого еще не хаял ни один нормальный пацан. Ты знаешь, что он мужчина, потому что прижил с супружницей нас – сыновей. Из нашей братвы никого еще не хоронили неотмщенным, так что фильтруй базар».
С этими словами Скарпхейдин забирает щелковый прикид, вызвавший у Флоси приступ гомофобии. Затем прицельно метает во Флоси голубые подштанники со словами «Тебе они пригодятся». Сага не сообщает, покоился ли этот предмет нижнего белья прямо на Скале Закона, был ли снят Скарпхейдином с себя самого или с одного из сподвижников.
Флоси вежливо, но с напрягом интересуется, на кой ему голубые труссарди. «А затем – оптимистично парирует Скарпхейдин, – что ты работаешь подстилкой у тролля со Свинячьей Кучи, который каждую девятую ночь пялит тебя, как женщину».
Флоси с досады пинает гору серебра и отказывается мириться. С этого момента в сериале начинается новый сезон колото-режущих и рубяще-кромсающих ран.
Я бы на месте Флоси поинтересовался, как Тролль со Свинячьей Кучи удовлетворяет свои потребности остальные восемь из девяти ночей. И в какой мере мужеложство распространено среди невидимых обитателей острова – эльфов и троллей. Ведь тролли так же важны для туристической машины Исландии, как саги или, скажем, гей-парады. Может, надо туристов предупреждать о существовании голубых троллей? Или, наоборот, первыми в северных странах разрешить на острове однополые браки с троллями? Проводить парады гей-троллей в голубых бикини? Кроме футболок «I had sex with an elf in Iceland» печатать футболки «A troll had sex with me in Iceland»?
Что же до девятой ночи, то у Одина, помнится, было колечко всевластия, которое каждую девятую ночь разрождалось восемью новыми перстнями. Может ввести на острове новый календарь со специально выделенной для размножения ночью? Начитаешься саг, не такое придумаешь!
PS Многое из того, о чем я здесь рассуждал, познается в ходе ПУТЕШЕСТВИЯ НА ЮЖНЫЙ БЕРЕГ или по СЕРЕБРЯНОМУ КОЛЬЦУ.