«A day in the life»: большую часть песни написал Джон Леннон, кроме внезапного будильника от Пола Маккарти в средине. Слепить воедино эти два произведения было, вероятно, нелегко: как мне описать день из собственной жизни.
Вот один такой день: 8 декабря 1980 года. День смерти Джона Леннона. Когда Леннона убили, ему было сорок. Мне четырнадцать. Я пришел домой после какого-то внеклассного блуда и уснул на диване. Позвонили одноклассники, чтобы сообщить приятное: школу отменили во имя эпидемии гриппа. Включив приемник, узнал трагическое: в Нью-Йорке убит Джон Леннон. За чем снова последовало приятное: мировой эфир, в том числе отечественный, ничем ритмичнее Кобзона обычно не радовавший, заполыхал переливчатыми – как северное сияние в Исландии – гармониями Битлов.
Вот другой день: 8 декабря 2016 года. Я работаю в Исландии. Спешу в Рейкьявик из Ледниковой Лагуны, чтобы успеть на последний пароход на остров Видей. На острове сияет Башня «Imagine Peace» (“Представьте себе мир”).
Башня состоит из пятнадцати сверхмощных прожекторов, которые выкидывают жирный пучок света в черноту исландской осени. Она была установлена в ознаменование шестьдесят седьмой годовщины рождения Джона Леннона. Зажигается 9 октября каждого года и тухнет после 8 декабря – дня смерти Джона. Осенью можно видеть, как мощные лучи света от Башни пронзают облака, в которых рейкьявикская ночь, как правило, недостатка не испытывает. В редкую безоблачную ночь свет лучей «имени Джона Леннона» пронизывает безбрежность космических далей. Ходят слухи, что в это время года их сопровождает северное сияние. Монумент назвали в честь гимна «Imagine», написанного Джоном. В цоколе прожекторов вмурованы слова «Imagine Peace» на двадцати четырех языках.
Эдвард Хэнкокс «Iceland Defrosted»
Найти группу туристов, плывущих на Башню, в полярной тьме старого порта было нелегко. Промёрзшие, они сбились в кучку на дальней палубе судна для осмотра китов. Незадолго до начала тура появился невысокий гид с тихим голосом и повел нас к другому причалу. Его звали Гуилломом (от исландского «Hjálmur», то есть «шлем»). Имя и ударения на последних слогах выдавали в нем француза. Гуиллом пригласил нас на катер, за штурвалом которого высился американский капитан, как и Гуиллом, «понаехавший» в Исландию в поисках лепшей доли. Мы помчались на остров Видей.
Гуиллом провел нас к Башне Света, под которой мы долго фоткались. Он указал на мутное зарево за облаками, которое могло быть (а могло и не быть) северным сиянием. Русскоговорящая дама из Лондона припала к Башне Мира, как к Стене Плача. Я тоже приложился к ней (Башне, а не к даме), но ни та, ни другая не резонировали в такт моим миролюбивым чаяниям. То ли энергетик я хреновый, то ли стенка слишком белая и кафельная: как в музее панк-рока внутри общественного туалета в сердце Рейкьявика.
Я понял, что в монументе, затеянном Йоко Оно, нет ничего из того, за что мир ценит Джона, – музыки. В самом «мессидже» мира во всем мире нет ничего нового. Привлекает именно форма, в которую Леннон облек свою проповедь мира. Мои туристки достали айфоны и переносные динамики, чтобы воспроизвести что-то битловское, но городская техника мгновенно разрядилась в исландском дубаке. Помимо музыки хотелось теплого и факельного – живого огня, потому что синий прожектор Башни реально «ёжил».
После слияния с высокотехнологичной Башней, питаемой геотермальным электричеством из пыхающего жаром чрева Исландии, Гуиллом повел нас в домик. Там он и его американский друг напоили нас какао. Мы зафиксировали послания мира на бирках и прикрепили их к дереву мира.
Бородатый американский пенсионер первого битломанского созыва застенчиво поведал, как его внуки отреагировали на его намерение съездить в Исландию, дабы припасть к Башне Мира Джона Леннона: «Дед, а почему в Исландию? Есть же целая страна, где памятники ЛЕННОНУ на каждом углу, – Россия!».
В головах у поколения, выращенного айфонами, Ленин перемешался с Ленноном, Че Гевара с Чебоксарами. Информационные технологии не создают ничего нового, только открывают возможности бесконечно тиражировать старое (не забудьте перепостить эту статейку). Мы ютимся в скучнейшем мире второсортных банальностей, победоносно шествующих с гаджета на гаджет. Для одних все без исключения кумиры низвергнуты, что, согласитесь, созвучно Джону. Другие лепят зловещих покемонов из Ленина взасос с Николаем.
БашМира показалась мне слишком виртуальной: больше для селфи, чем для сердца. На обратном пути Гуиллом завел нас в церковь Viðeyjarkirkja, сооруженную в 1774 году. Для Исландии это седая старина. В алтарной части красуется знак «triquetra» – кельтский символ бесконечности, растиражированный в Галисии. Кажется, исландцы хотели подчеркнуть общность скандинавских и кельтских корней.
\"Be a Piper to the End\": галисийский волынщик на конце света
Линия бесконечно вьется вокруг себя, образуя три рыбообразных загогулины: прошлое, настоящее, будущее. Землю, океан, небо. Вечность. «Words are flowing out like endless rain into a paper cup. They slither while they pass, they slip away across the universe» – замурлыкало в голове. Потому что все битлы имеют ирландские корни. Или потому что Песня Мира крепче Башни Мира. Джон в Исландии никогда не был. Разве что трасцендентно, безбашенно – через Вселенную.
